Боль непреходящая
Трагедии, очевидцами которых они стали, не стереть, как в компьютере. Пережитое, словно рубцы после хирургической операции, только осталось душевной раной и болит.
У Надежды Гателюк, ныне жительницы деревни Выгода, Тамары Буклаги, Анны Васильчук и Марии Конопко, проживающих в Кобрине, война отняла детство. Деревня Ластовки раскинулась недалеко от железной дороги Брест − Барановичи. В войну на восточный фронт беспрерывно шли немецкие эшелоны, и потому здесь действовали партизаны. «Мы часто не ночевали дома, - вспоминает Надежна Николаевна Гателюк. − Боялись быть убитыми. Однажды Днём я со своей старшей сестрой во время немецкого обстрела бежала в направлении деревни Острово. Пули посвистывали рядом, мы были вынуждены изменить направление. Побежали в сторону деревни Батчи. Наша соседка Елизавета Жук убегала с двумя детьми, младшую девочку несла на руках, а старшая Ольга, 1940 года рождения, бежала возле неё. Пуля настигла Олю.
Хотя и была война, но живым нужна еда, и потому в сельской местности работали все. Дети пасли коров, а старшие работали в поле. Летним утром немцы окружили село. Всех выгнали из домов, собрали посередине села. Стали спрашивать о партизанах. Женщины становились на колени и молили немцев: “Паночки, мы днём работаем, ночью, натруженные, крепко спим, мы не видим, кто и куда ходит”. Тогда немцы по списку, который у них был, вызвали трёх жителей села и у всех на глазах убили их выстрелами в затылок. Я помню, что у одного из них на руках был ребёнок, которого он передал жене».
Вот что запомнилось Марии Георгиевне Конопко: “Во время войны в 1942 году немцы согнали всех жителей в центр села. В руках у них был список. Тех, кто был в списке, расстреляли на месте. Был убит отец моего будущего мужа - Конопко. Нашей семьи в списке не было.
Живые стояли, ожидая своей участи. Немцы спросили, кто сжёг село. Кто-то сказал, что партизаны. Услышав такой ответ, каратели дали команду разбегаться”.
Вспоминает Тамара Павловна Буклага: “Была война, но жизнь продолжалась. Надо было думать о хлебе насущном - сеять, пахать, скотину досматривать. Коров у нас выгоняют с рассветом. Обычно это старшие или средние дети в семье. Отец управляется по домашнему хозяйству, а мама готовит завтрак, ставит в печку обед. Кто-либо из взрослых меняет пастуха. Так было заведено, так было и в тот день, который для многих из нашего села стал последним. Я спаслась. Как всё это было? Прибегаю утром с пастбища, а наш дом уже окружили немцы. Хотела вернуться − не пускают. Выгнали всех из домов, собрали вместе. Детей немцы поставили первыми, а за ними взрослых. Мне кажется, что я бы и сейчас узнала того немца, который с пистолетом в руках ходил перед нами. Был он высоким и худым. Лицо узкое, нос длинный, высокая фуражка, ноги обтянуты брюками-галифе. Он хищно выбирал себе жертву. Словно упражняясь, он время от времени стрелял, и один за другим падали жители нашего села. Мы боялись пошевелиться, мы ждали смерти. Упал рядом стоявший наш сосед Павел Жук. Его кровь была на моей одежде. И вдруг немцы прекратили расправу. Был дан приказ разбегаться: показательный расстрел закончен. Так я осталась в живых.
У нас в деревне стояли мадьяры. Чтобы напугать партизан, мадьяры проводили артиллерийские обстрелы. Партизаны приезжали со стороны села Стригово. После взрывов всегда приезжали каратели. Мой отец и другие мужчины села, как только видели партизан, приехавших на задание, усаживали свои семьи на подводу и ехали как можно дальше.
Ночь пересидели, утро прошло тихо, значит, можно вернуться домой. Но бывало, что немцы наезжали неожиданно, и тогда мы убегали, кто в чём, подальше, прятаться. Приходилось и в ледяной воде сидеть, и по льду и снегу босиком бежать, ползти».
События лета 1942 года Анна Дорофеевна Васильчук вспоминает так: «Партизаны взорвали немецкий поезд. Из Бреста шёл ещё один эшелон, который не мог идти дальше и остановился. Наверное, немцы получили приказ наказать жителей деревни, возле которой произошёл взрыв. Они окружили наши Ластовки. Их было очень много, с автоматами наперевес. Люди стали выскакивать из домов и убегать, им вдогонку летели пули. Тогда многих убили и ранили. Мне было 12 лет, бегала я быстро. Отбежав далеко, прилегла, чтобы меня не было видно. Лежала долго, пока немцы не уехали. Но через некоторое время в деревню въехали три немецкие машины. Из них вылезли мадьяры, они были в зелёных мундирах, окружили село, стали всех выгонять из домов, бить, подталкивать тех, кто медлил, и гнать в центр. Там уже стояли эсэсовцы в мундирах мышиного цвета, на фуражках были изображены черепа и кости. Детей поставили впереди, Мой отец стоял позади меня. Немцы приказали выйти мужчинам, по имеющемуся у них списку. Когда они вышли, их заставили стать на колени, лицом к нам. Затем методично, одного за другим стали расстреливать в затылок. Дети кричали, плакали. Слышались стоны, рыдания, отец прижимал мою голову, чтобы я не смотрела, но я видела, как после повторного выстрела в упор вздрагивали тела моих односельчан. После их расстрела нас отпустили. Мы боялись всех. Особенно жестокими были полицаи. Если заставали мужчину, спящего на сене, во дворе, значит, ты партизан. Убили моего двоюродного брата и его мать».
Материалы страницы подготовила
Надежда САВЧЕНКО, младший научный
сотрудник военно-исторического музея им. А. В. Суворова.
Савченко, Н. Боль непреходящая / Надежда Савченко // Кобрынскі веснік. – 2011. – 11 ліпеня. – С. 3. ВОв 1942 г. на Кобринщине глазами очевидцев.