Два кожушка
Эту историю, основанную на вполне реальных событиях, поведала жительница деревни Демидовщина Кобринского района Нина Никитична Богачук. Ее рассказ-быль о том, как даже на краю гибели обреченные на смерть люди думали и заботились о живых ...
Родилась Нина Войтик (это ее девичья фамилия) в деревне Осмоловичи Антопольского района. Многодетная семья, в которой было пятеро детей мал мала меньше, жила бедно, ютилась в старой, тесной хате. Чтобы построить новый дом, ее отцу Никите Львовичу пришлось долго копить деньги. И вот, наконец, в Антополе наняли двоих мастеров-строителей Мойшу и Гершко. Те быстро и качественно сложили сруб, накрыли его, но полностью завершить строительство не успели, потому что грянула война.
В Антополе, где жило много евреев, фашисты устроили гетто. Периодически оккупанты посещали все еврейские дома и собирали дань - золото, драгоценности, добротные вещи, одежду... Так людей вынуждали покупать себе еще несколько недель или месяцев жизни, откупаться от смерти. Когда взять у них было уже нечего, фашисты или полицаи забирали их и отправляли на расстрел.
Дом Войтиков стоял у Грушевского леса, вокруг него были густые заросли, а чуть поодаль - болото. Нина хорошо помнит, как однажды из кустарника выскочил прямо к их дому измученный, едва державшийся на ногах человек. Это был Мойша, один из строителей, работавших у них перед войной. На нем был добротный новый кожух.
Нина слышала каждое слово из его разговора с отцом. Неожиданный гость сказал: “Микита, дай мне чем-нибудь прикрыться, а этот кожушок я тебе оставлю. Не судьба мне его носить, не сегодня-завтра всех нас расстреляют. Откупаться уже нечем, все отняли ...”
- Отец отдал Мойше старый домотканый пиджак, - вспоминает Нина Никитична. - У нас ведь одежды хорошей не было, деньги на строительство дома шли. Отец предложил Мойше: мол, давай я спрячу тебя, не возвращайся больше в Антополь. Ведь отец к тому времени уже партизанским связным был и мог его в отряд переправить. Только Мойша наотрез отказался, ответил: «Где семья моя – там и я! Куда же я без них?!»
Кожушок свой оставил, а сам назад в Антополь побежал. Отец заплакал даже, глядя ему вслед. Было это весной 1942-го ... Крепко врезалась в память Нины Никитичны еще одна история оккупационного времени, главным фигурантом которой также был кожушок.
Мама Нины Войтик Степанида с детства дружила с Янтой и Голдой - дочерьми антопольского корчмаря Шломы. Нина тоже часто бывала в их доме вместе с мамой, иногда ее посылали что-либо взять в долг: деньги или товары из его магазина. Шлома всегда охотно их выручал, зная, как тяжело живется многодетной семье.
Как и все антопольские евреи, Шлома и его близкие во время оккупации попали в гетто, за территорию которого им выходить строго запрещалось. Но однажды к Войтикам зашел знакомый из Антополя и передал, что Голда очень просила Нину завтра зайти к ней. “Пусть наденет на себя что-нибудь старое”, - добавил посыльный. Но так случилось, что назавтра Нина пойти в Антополь не смогла, она попала туда только через день. Отправилась пешком, надев на себя старый поношенный кожушок, который у них с мамой был один на двоих ....
Нине чудом удалось пройти мимо охранников незамеченной в дом Шломы. А там большое горе... Забрали и увезли маленькую дочку Голды Розу, красавицу и хохотушку, кудрявую девчушку с улыбкой ангела. Рыдая, Гэлда сказала ей: “Ох, Нина, Нина, что же ты вчера не пришла? Я позвала тебя, чтобы отдать свой кожушок, помнишь, тот новый, черный с вышивкой, что тебе так нравился. А взамен я бы твой старый немцам сдала. Все равно у нас уже все забрали, и Розочку не за что было выкупить. Но вчера эти изверги пришли и кожух мой забрали, а так хоть бы память от меня тебе осталась. Ведь скоро нас всех на смерть увезут...”
− Бегу я назад в Осмоловичи и плачу, так мне жалко этих людей, - продолжает рассказ Нина Никитична. - А Шлома в тот же день умер от горя, не смог пережить, что забрали его маленькую внучку. Эти изверги сначала убивали еврейских детей и молодежь, а потом уже всех остальных... У меня и сейчас сердце кровью обливается, когда вспоминаю, как люди, обреченные на смерть, до последней минуты думали о тех, у кого еще оставался шанс выжить. Знали, как трудно нам живется, и последнее, что у них было, стремились отдать, облегчить наше существование. Подумать только, ведь Мойша, рискуя жизнью, выбрался из гетто, прибежал за десять километров только для того, чтобы отдать отцу свой кожух, который потом еще долго ему прослужил. А молодая женщина, потерявшая единственного ребенка, все еще в состоянии была помнить и заботиться обо мне, дочери своей подруги. Как сожалела она, что не пришла я тогда в срок и кожушок забрали фашисты! Здесь, в Демидовщине, где доживаю свой век, я часто бывала и до войны. В пустующей избе молодежь устроила клуб, и в Осмоловичи часто приходили еврейские парни из Демидовщины, приглашали нас, девчат, на танцы. Были они рослые, статные, красивые... Мы все вместе жили - белорусы, поляки, евреи, все знали друг друга, дружили. А потом однажды я услышала, что всех евреев из Демидовщины погнали в Антополь на расстрел. Никто не спасся... До сих пор помню имена, лица многих, с кем была знакома, так и стоят перед глазами. А ведь, говорят, человек жив до тех пор, пока хоть кто-то помнит о нем...
Алла Ковалёва
Ковалёва, А. Два кожушка / Алла Ковалёва // Заря. – 2006. – 26 января. – С. 3. Воспоминания жительницы д. Демидовщина об уничтожении еврейского населения на территории Кобринщины.